А старшины собрались на совет обсудить, что с ним делать.
Как только закончилось дело, Рагастен спросил Манфреда:
– А что, цыганка, про которую вы говорили… как ее…
– Джипси? – удивленно переспросил Манфред.
– Да. Вы сказали, я смогу ее повидать?
– Разумеется.
– Так я и хочу…
Удивляясь такой поспешности, юноша поклонился и сказал шевалье, что готов отвести его к старой цыганке.
– Что ж, я прошу вас, – произнес Рагастен с возбуждением, все более непонятным для Манфреда.
«Как? – думал он. – Шевалье знает старую колдунью, которая меня взрастила? А если не знает – что ему от нее нужно?»
Через несколько секунд они уже вошли в жилище Египтянки.
– Матушка, – сказал Манфред, – этот чужой человек желает вас видеть. Очень прошу вас, примите его добром, потому что я многим ему обязан.
– Добро пожаловать ему, сынок, – ответила цыганка.
Рагастен обратился к Манфреду:
– Дитя мое, не будете ли так добры оставить меня с ней наедине? Простите меня…
– Шевалье, – ответил Манфред, – вы мне так приятны и я так вам признателен, что желанья ваши – для меня закон.
С этими словами он изящно поклонился, и Рагастен посмотрел ему вслед, любуясь его стройным станом, благовоспитанной речью, умом, светившимся в его глазах…
Когда Манфред уже минуту с лишним как скрылся из виду, шевалье глубоко вздохнул и обратился к Джипси. Та смотрела на него с тем равнодушным любопытством, с которым всегда смотрят на человека в первый раз.
– Я желал бы, – сказал Рагастен, и голос его слегка задрожал, – спросить вас кое о чем. Но прошу вас мне отвечать по всей правде, со всей откровенностью. Если вы бедны, я вас озолочу…
– Спрашивайте, господин мой, – ответила она, и в ее голосе не прозвучало ни волнения, ни подозрения. – Как смогу, так попробую отвечать.
– Этот молодой человек, что сейчас здесь был…
– Манфред?
– Да… Манфред… Вы не скажете мне, откуда он родом?
– Из Италии, – просто сказала старуха.
Рагастен почувствовал, как заколотилось сердце в его груди.
«Сомнений больше нет! – думал он. – Это мой сын! Мой сын! О, как обрадуется Беатриче!»
Вслух же он продолжал:
– Где вы его нашли? В Италии – но в какой местности?
– Нашла, господин мой?
– Да, нашли… подобрали… что-то такое?
– Не понимаю, – ответила Джипси с самым простодушным видом. – Манфред не найденыш.
– Я как-то не так говорю… Мне хотелось бы знать: кто отдал вам этого младенца?
– Никто!
Рагастен попытался проникнуть в мысли цыганки, но на ее лице ничто не отражалось.
Шевалье сказал:
– Повторяю вам, я вас озолочу. Просите меня о чем вам угодно – я на все согласен.
– Благодарю, господин мой! – горячо ответила цыганка. – Немножко денежек в моем бедном доме, верно, не будут лишними. Хотите, я вам погадаю?
– Нет, я хочу, чтобы вы мне просто ответили: Манфреда ведь украли ребенком? О, я не хочу знать, кто украл!
– Вы ошибаетесь, господин мой…
– Но кто же его отец? Вы его знаете?
– Ох, мне ли его не знать! – воскликнула цыганка, великолепно разыгрывая печаль. – Его отец – благородный синьор из Неаполя…
– Из Неаполя! – с содроганием воскликнул Рагастен.
– Да, из Неаполя… Я была молода… хороша собой… понравилась ему… я его полюбила… От той мимолетной любви и родился мой Манфред.
Рагастен рухнул в кресло. Слишком жестоко было разочарование.
– Так значит, – сказал он с запинкой, – Манфред – ваш родной сын?
– Ну да, господин мой, сын… Я и Манфредом его назвала в память отца, которого он не знал…
– Но этот юноша, – живо проговорил Рагастен, цепляясь за последнюю надежду, – говорил мне, что вы не мать ему!
– Так и я ему говорила… бедняжке! Он такой умница, так не похож на тех, что вокруг – вот и решил, что от знатных родителей. Если б он убедился, что он сын простой цыганки, сердце его разбилось бы. Только мать, господин мой, и пойдет на такую жертву!
Джипси смахнула с глаз пару слезинок.
– Вот Лантене, – сказала она внезапно, – тот другое дело. Тот мне не сын, хотя тоже зовет меня матушкой. Он и впрямь найденыш. Отец его парижанин… теперь уже умер…
Рагастен только рукой махнул: он уже знал, что хотел.
Он встал, пошарил в кошельке и подал цыганке пригоршню золотых монет. Та приняла, рассыпаясь в благодарностях.
Оставим теперь Рагастена, который в глубоких раздумьях шагал теперь ко Двору чудес, чтобы встретиться с Манфредом и поговорить. Об их разговоре мы еще расскажем.
Цыганка же, когда шевалье от нее ушел, села за стол и тоже задумалась.
– Могла бы я, – шептала она про себя, – и правду сказать сеньору де Рагастену. Многих бы тогда осчастливила. А мне тогда что было бы с их счастья? Вот скажи я, положим, шевалье: «Верно, Манфред – ваш сын. Я украла его, чтоб угодить синьоре Лукреции Борджиа». Сказала бы – и что бы из того вышло? Манфред вскоре ушел бы отсюда вместе с отцом. Ну и кто мне скажет наверняка, что он и Лантене не захотел бы с собой увести? Да и в самом деле не увел бы? Да какое мне дело до чужого счастья и несчастья? О моем-то счастье разве хоть раз кто позаботился? Подумал разве кто-то, какие слезы я лью с тех пор, как на моих глазах повесили моего сына?
Она крепко обхватила голову руками. При мысли о сыне она вся так и задрожала.
– Увести Лантене! – прошептала она сквозь зубы. – Да что со мной будет, если не останется при мне сын Монклара, чтоб отомстить ему!
Она встала и подошла к окну, выходившему на Двор чудес.
Посреди площади у большого костра она увидела собрание старшин и среди них Лантене.